Тери Сан - Человек дождя [СИ]
- Но для меня это невозможно. - Он разжал руки, несколько секунд смотрел на свою пустую ладонь, а потом сжал в кулак, с невидимым отчаянием судорогой дрожащих мышц.
- Невозможно. Я не свободен. Никогда не был свободным и не должен был в это втягивать тебя. Должен был найти силы...Уйти. Но... Не смог расстаться. Оказался слабаком. Не смог без тебя. Без лекарства. Как вор в лавке, пришёл в чужой магазин, и вот ворую у судьбы, и надеюсь, что меня никогда не поймают, что я смогу вечно воровать себе счастья, мухлевать в отношениях. Знаю, что скоро приедет полиция, а остановиться я не могу.
Глаза Изумо были широко распахнуты, он говорил медленно, подбирая слова, словно в трансе, но то, что он говорил, то как он это говорил, заставляло смотреть и слушать.
Он не читал монолог Гамлета, он не бился в истерике, он не заламывал руки. Он просто говорил, словами и глазами, рвался навстречу Рену, стоя абсолютно неподвижно, прямой как струна, открытый нараспашку бездонной внутренней болью, совершенно беззащитный и каждое слово, исполненное беззвучной мукой, превращалось в невесомый крик, падающий на пол тяжёлым камнем. Крик, который звучит внутри, неслышимый, но ощутимый...Сердце кричит.
Человек стоит, человек говорит слова, а его сердце бьётся, кровоточит, кричит не переставая, плачет и умоляет. И всё это внутри.
Развороти грудную клетку, открой рёбра, брось в лицо и только тогда станет понятно, что оно там, живое, говорит в эту секунду, говорит всем существом, припечатывая тяжёлыми мегатонными плитами, скрученной пружиной боли, глубоко внутри, но так близко на поверхности, разрезающее воздух прозрачной пеленой сердечного ультразвука души.
За гранью переносимости человеческой слышимости...говорят наши души, квинтэссенцией стогранной непередаваемой эмоции, человеческого Я ЛЮБЛЮ
... в богатстве и бедности, в радости и в печали, в болезни и здравии, согласии или раздоре, в любых ниспосланных испытаниях... до скончания века... и даже смерть не разлучит нас.
- Я солгал тебе, Рен. Не потому что пытался тебя беречь, потому что боялся за себя. Знал, что ты такой правды не примешь. Не согласишься меня принять, таким. Я не тот за кого выдаю себя. Не Ито Киёши. Моё имя Сато Изумо.... Тот самый...
Эти слова Сато не пришлось выталкивать, не смотря на то, что они отличались особенной ядовитой горечью, но сейчас его несло словно на волне и он не мог остановиться. Джин выбрался из бутылки, теперь он мог только говорить и говорить, пока вся правда не будет извлечена наружу, рассказана до конца.
- Я состою в клане якудза. Одной из моих главных обязанностей является грязная работа. Ты понимаешь, что значит этот термин. Я убийца Рен. Киллер. Никто не выполняет эту работу лучше меня, именно поэтому основные заказы поручают мне. Моё лицо это моя визитка - рабочая карточка, не то, чем я могу светить на всю страну, именно поэтому Азуми Морен не могла оставаться в живых. Мне не позволили идти на подобный риск. Я не желал её убивать, но у меня не было выбора. Если бы я отказался, эту работу выполнил бы кто нибудь другой, и после этого они бы убили тебя. Я сделал всё быстро, - проговорил он, сам не понимая зачем, словно надеялся оправдаться, но для подобного не существует в мире оправданий.
- Она легко умерла, ничего не почувствовала, даже не успела понять.
Он замолчал опустошённый и выдохшийся, сказав последние слова почти шёпотом, и теперь стоял и беспомощно смотрел на Аллена, на дне глаз которого плескался не просто ужас, откровенный шок.
- Уххоооддди! - просипел Рен, абсолютно раздавленный, невменяемый, если бы он мог оттолкнуть его ещё сильнее и дальше, он бы сделал это.
Но он не оттолкнул, даже не отступил назад. В его глазах стыло такое жуткое нечто: отвращение, гнев, боль, ненависть, чёрная умирающая агония, всё ещё заполненная непониманием.
Иногда слова звучат, имеют смысл, но не доходят до сознания, потому что в сознании такого знания не существует. Нет внутри сознания Аллена такой реальности, не бывает. Такое не присниться даже в самых жутких кошмарах, но вот этот кошмар стоял перед ним во плоти, и смотрел на него отчаянным, затравленным взглядом.
Он плакал Сато. Когда говорил плакал. Не понимая, что плачет. Слёзы самопроизвольно текли по его лицу, совершенно не считаясь с волей хозяина.
- Уходи, Киёши, - Рен попятился назад, вскинулся зверьком, не веря. Если бы мог зажал уши. Всё это время он хотел сделать именно это. Зажать уши.
- Я не желаю этого слышать, - сказал он, продолжая отступать, выставив руки, словно пытался отгородиться от чего - то невидимого, очень страшного и не мог. Хотел потрясти головой, выбросить это звучащее в сознании, развернуться и броситься бежать. Только куда, от чего ему бежать, от этого? От себя самого? От себя не убежишь.
- Не хочу знать....Уходи...Просто уходи сейчас.
- Рен, ты любишь меня? - спросил Изумо отчаянно, пытался стоять, но не удержался, сделал порывистый шаг следом, протягивая руки, и это простое движение заставило Рена почти отскочить назад, едва не упасть. Очень страшный вопрос. Но ответ может оказаться ещё страшнее.
- Скажи, что всё ещё любишь меня.
- Я люблю не тебя!!!! - заорал Рен. У него случилась истерика, его трясло, конвульсивной крупной дрожью и было непонятно, как он продолжает стоять на ногах, после всего этого. Возможно, до него так не дошёл настоящий истинный смысл всех сказанных Сато слов. И может быть к лучшему, что не дошёл, что у него не было реального понимания, что стоит за этими словами. Некое абстрактное представление, которое чаще всего бывает у людей, никогда не сталкивающихся со смертью лицом к лицу и не понимающих что значит убить кого - то, убить человека.
- Я люблю, Киёши...Лю...бииил...лю - Он всхлипнул, почти икнул, пошатнулся, пытался найти опору, но не смог.
- Сато, уходи. Не могу тебя видеть. Знать...Не могу...Так...это всё...
Он снова икнул, почти задыхаясь, вытер глаза рукой, пытаясь взять себя в руки, говорить, осмыслить, протолкнуть спазм. Не мог.
- Я не могу понимаешь. Это... Я люблю тебя и... Уходи. Видеть тебя... Теперь...Не могу...больно. Невыносимо. Я не смогу вынести этого. Я не смогу,...
Он снова опустился на колени, совершенно обессиленный, уничтоженный, закрывая лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону, словно сломанный маятник внезапно давших сбой часов.
Наверное в эту минуту Изумо было немного легче, чем ему. Он привык к разным жестоким сценам, да и лимит слёз оказался выплакан за несколько предыдущих и последующих теперь лет очевидно тоже. Внутри ничего не было. Казалось, больно будет до жути, паскудно...
